В.В. Шкарин, Ю.В. Григорьева, Н.М. Горохова

Государственная медицинская академия, Нижний Новгород

О культуре использования научной медицинской лексики (терминологии)

За последние десять лет злоупотребление иностранной лексикой в российской печати превратилось в настоящее бедствие. Как справедливо отмечено в одной из публикаций [1], это ведет не только к засорению русского языка, но и в отдельных случаях к озлоблению людей, как это случилось с «ваучеризацией», непонимание смысла которой перенеслось и на самого автора и на его реформы. Небрежное обращение с языком снижает уровень культуры миллионов людей и даже развращает их. Такая же ситуация наблюдается и в медицине. В многочисленных публикациях в периодической медицинской печати, монографиях, учебниках, диссертациях можно встретить массу примеров, когда наукообразный язык скрывает элементарную банальность или отсутствие всякой мысли. Научная речь в медицине настолько сильно засорена иноязычными терминами, что вполне уместно говорить об «эпидемии» терминотворчества.

Безусловно, академик РАО Р.Г.Костомаров [2] прав, что очевидную опасность таит характерная для публикаций и выступлений практика заимствования терминов из чужих наук и языков. Слова «нарратив», «реперный», «рессетинг», «стрипинг», «экспекторация», «ретенция», «прецизионный», «трансфекция», «ремоделлинг», «супернатант» и сотни подобных создают некий запас модных, не очень понятных, но всепригодных слов, без которых мы, якобы, не можем обойтись, чтобы не прослыть профанами. В то же время следует понимать, что точная терминология в большой степени характеризует уровень науки.

Термины (от лат. terminus — предел, граница) — это слова, дающие точное обозначение предметов, явлений, процессов в какой-либо специфической области, например в медицине [3]. Непременными требованиями к ним являются полная определенность значения и устойчивость определения.

Использование терминов — необходимое условие для языка и науки. Развитие их идет параллельно, так как каждое новое понятие должно быть точно зафиксировано словом-термином.

Современная медицинская наука пользуется, в основном, латинскими терминами или лексическими элементами греческого языка. Часть медицинских терминов устарела и выходит из употребления, другие меняют свое значение, а для выражения новых научных понятий возникают новые термины.

Строгость и однозначность научного термина, точное соответствие предмету (понятию) — это те качества, которые отражены и в номенклатурных кодексах разных отраслей медицины. Термину противопоказаны экспрессия, побочные ассоциации и прочие черты, свойственные художественному слову.

В каждом термине принято рассматривать его этимологию (происхождение) и семантику (смысловое значение). Современная семантика (толкование) медицинского термина зачастую не совпадает с его этимологией.

Медицинская терминология — это язык, на котором общаются врачи различных специальностей. Он должен быть ясным для читателя и слушателя по отношению к понятиям. Наиболее приемлемыми для существования в медицинской терминологии следует считать те слова, которые приняты большинством специалистов, понятны всем и отражают суть явления или предмета. Смысловое значение того или иного термина в медицине только тогда становится всеобщим достоянием, когда оно зафиксировано точным термином, не допускающим различных толкований, простым, однозначным [4].

Боль и возмущение вызывает у ряда ученых [5, 6] бездумное копирование в научной медицинской литературе иностранных терминов, так называемых европеизмов, чаще всего заимствованных из английского языка. Так, в работе «Зачем «копинг», когда есть совладание?» автор подчеркивает: «… вкрапление термина «копинг» в русскую речь режет слух. Специальная литература пестрит словами «копинг-поведение», «копинг-стратегия», «копинг-ресурсы», «копинг-профилактика», «копинг-развитие» и другими «копинг-». Не громоздко ли? Не обнаучено ли? Но «зато» модно!» [6].

С нашей точки зрения, всю терминологию, встречающуюся в российской медицинской научной литературе, можно классифицировать следующим образом (см. таблицу).

Классификация медицинской терминологии, встречающейся в современной российской медицинской печати

Естественно, мы понимаем условность этого деления и не претендуем на его полную завершенность.

Термины первой группы, как правило, давно вошедшие в медицинский язык, упрощают общение специалистов и составляют определенную и неотъемлемую часть повседневной медицинской лексики. Например, «резидуальный» (лат. residuus — оставшийся от проявления болезни), «фертильность» (лат. fertilus — плодовитый, способный к деторождению). Подавляющее большинство здесь составляют термины, заимствованные из двух классических языков медицины — греческого и латинского. В основном они имеют интернациональное применение.

Вторую группу представляют термины известные и часто употребляемые, но не являющиеся необходимыми в медицинском профессиональном языке. Например, термин «кадастр», тождественный слову «реестр», происходит от французского «cadastre» — лист, реестр; «иммунные депозиты» (лат. depositum — вещь, отданная на хранение, вклады, сбережения); «биологическая нерентабельность» (нем. rentable — доходный, показатель эффективности производства). Эта группа терминов заимствована из других дисциплин (экономика, история, право). Использование их, особенно в сочетании с общепринятыми, обогащает врачебную лексику.

Особое неприятие у многих врачей вызывает третья группа терминов, которая является транскрипцией иностранных слов, так называемых европеизмов. Их количество за последние годы неуклонно растет и, в первую очередь, за счет заимствований из английского языка. Безусловно, термины «прецизионный» ( англ. precise — точный, определенный), «верифицированный» ( англ. verify — проверять) не вызовут сомнений у знающих английский язык. Получая широкое распространение, они могли бы стать понятными для большинства врачей, обрастая русскими синонимами. Но чаще происходит обратное. Неточность, двусмысленность в толковании малоизвестных английских транскрипций (иногда просто «калек» с английских слов и выражений) вносят спорность в понимание той или иной научной работы. Поэтому в большинстве случаев целесообразно заменять малоизвестные транскрипции того или иного термина на точно соответствующие и равноценные им по смыслу русские синонимы.

В качестве иллюстрации можно привести ряд терминов [7]:

«дефиницирует» — вместо «определяет»;

«может перцептироваться» — по-русски «может восприниматься»;

«симультантные» — по-русски «одновременные»;

«денотатирует» — вместо «обозначает»;

«интеракция» — вместо «взаимодействие»;

«каузальная связь» — вместо «причинная»;

«реплицировать» — вместо «воспроизводить»;

«предикция» — вместо «предсказание».

Почему нельзя вместо «компремированный» сказать «сдавленный» [8]?

В одной из работ термин «гендерный», например, употребляется автором в сочетании с другими словами чуть ли не через строчку: «гендерные барьеры», «гендерный статус профессии», «гендерный стереотип», «гендерная закрытость», «гендерный дисбаланс», «гендерная коррекция» и т.п. [9]. Все подобные выражения, не давая никаких новых знаний, вызывают у читателя раздражение, поскольку усложняют понимание информации, объем которой в наш век прогрессивно растет.

Четвертая группа терминов (псевдонаучная) представляет собой терминологические сочетания, не всегда корректные по содержанию и даже спорные; они в своей совокупности часто не несут смысловой нагрузки, а иногда и отрицают друг друга. Так, мы можем встретить «менингеальную ретордацию», «флюктуирующий нистагм», «гетацидный возраст», «семейную агрегацию ревматизма» (лат. aggregatio — присоединение, объединение однородных или разнородных частиц в одно целое посредством физических сил сцепления). Неоправданное и довольно частое применение их в медицинской литературе приводит читателя к ошибочному пониманию трактовок автора той или иной описываемой патологии, да и затрудняет понимание работы.

Пятую группу составляют термины-словосочетания, которые составляют лингвистические измышления авторов. В некоторых из них сложно разобраться даже подготовленному читателю. Так, в одной из работ приводится такая фраза: «Основной вывод выборочного исследования о различии параметров сравниваемых групп был обобщен и перенесен на соответствующие генеральные совокупности». В другой: «Очередность появления вторичных половых признаков была нарушена опережением полового оволосения» [10] или в третьей: «Исследование популяции подростков» (лат. populatio — совокупность особей одного вида, способных к свободному скрещиванию и обладающих общим генофондом) [11].

В шестую группу можно объединить термины, представляющие собой собственные изобретения авторов. Например, все известные словари и энциклопедии не дают перевода или объяснения значения слов «валидизация» [12] или «индигенный» [13]. Или такое слово как агропедоценоз [14], состоящее из трех корней: агро (греч. agros — поле) соответствует значению «агрономический», педо [греч. pais (paidos)] — дитя; ценоз (греч. koinos) — общий. Таким образом, читатель должен понимать, что это есть не что иное, как совокупность детей, населяющих общий участок среды обитания. Значение же таких терминов как «супернатант», «ирритативный характер изменений», «путативный риск», «фликты», «пройминт-феномен» оставляет широкий простор для фантазии читателям, поскольку толкование их не найдено в общеизвестных медицинских словарях.

Наконец, в последнюю, седьмую, группу можно внести термины, которые в силу своей всепригодности употребляются часто и повсюду. Редко встретишь номер медицинского журнала, сборник научно-практических работ, монографию, которые обошлись бы без «эпидемиологии», «скрининга», «мониторинга» и т.п. Каждый из этих терминов в сочетании с другими заполонил все медицинские издания. Возьмем к примеру «скрининг»: скрининг селективный, неонатальный, гормональный, иммунологический, скрининг на бактерурию, скрининг-анкетирование, методы скрининга и т. д.

Образование (появление) новых терминов и словосочетаний происходит несколькими способами. Один из них — перевод, т.е. обозначение понятия готовыми средствами языка. Например, «эрадикация» (от англ. eradication — уничтожение), или «фазы стриппинга ( англ. stripping) подкожной вены» (читай «фазы удаления подкожной вены») [15], или в том же ключе: «ресетинг», «скавенжер», «сиблинг». Без англо-русского словаря здесь не обойтись.

Калькирование — копирование морфологической структуры или смысла иностранного слова. Например, «вестернизация» питания (англ. western — западный) — это надо понимать «питание на западный манер» [16].

Заимствование — переход слов одного языка в другой. Это естественное явление для любого языка во все периоды его развития. Выделяют три группы заимствованных иностранных слов.

Первая — это иностранные слова, прочно вошедшие в русский язык. Они заимствованы давно, усвоены всем населением нашей страны и не воспринимаются как иноязычные. Например, акушерство (от франц. accoucheur), гормон (от греч. hormon).

Вторая — слова, достаточно широко распространенные, являющиеся носителями иностранного языка. Например, «терренкур» (нем. terrainkur) — метод лечения дозированной ходьбой по специальному маршруту.

Третья — иноязычные слова, которые не получили широкого распространения. К этой группе можно отнести и слова, имеющие русские параллели, но отличающиеся от них объемом выражаемого понятия или оттенком смыслового значения. Например, «де– и ресенситизация» (от англ. sensivity — чувствительность) — уменьшение или устранение чувствительности. Термины, отнесенные к этой группе, порождают значительное число ошибочных употреблений иностранных терминов за счет различного понимания оттенков значений иноязычного термина и русского варианта. Чаще всего применение подобных терминов не вызывается необходимостью, поскольку в русском языке всегда найдется аналог этих слов.

Транслитерация — передача текста, написанного с помощью одного алфавита, средствами другого. Если это «колит», «аритмия», «визуализация», то всем понятно. Но, например, «генетический фингерпринтер» ( «фингер» — от нем. finger — палец; «принтер» — от англ. prin­ter — печатающее устройство) надо понимать как «индивидуальный генетический отпечаток» [17]. Или другой пример: термин «триггер» (англ. trigger) — пусковой процесс. По тексту статьи [18] его, очевидно, следует понимать как «пусковой процесс, обеспечивающий резкий переход клетки, органа или целого организма из одного функционального состояния в другое». В связи с этим как пример исключительной «научности» изложения можно привести следующую фразу: «Триггерное действие химических ирритантов реализуется через парасимпатическую нервную систему и либерацию медиаторов воспаления».

Транскрипция — способ письменной фиксации устной речи с целью возможно более точной передачи иноязычного звучания. Способ транскрипции весьма популярен у авторов, публикующих работы в журнале «Терапевтический архив». Там мы можем встретить «ресетинг почек» (англ. reseting) — читай «перестройка почек» [19], «холестериновый скавенжер» (англ. sca­venger) — по тексту можно понять как «рецепторы, связывающие избыточное количество холестерина» [20], «альтернативный сплайсинг» (англ. splicing) — читай «сращение одним из двух вариантов» [21].

На основе транскрипции и транслитерации и формируется необоснованное появление иноязычных терминов. Одна из основных причин неграмотного использования иноязычной лексики в современной медицинской печати — незнание (или нежелание знать) традиционных способов образования терминов. А это приводит к индивидуальному терминотворчеству, «испорченные продукты» которого внедряются их авторами в практику через общение с другими специалистами и порой имеют довольно широкое распространение, образуя настоящую «эпидемию терминотворчества».

Разновидностью искусственного создания терминов в медицине является неоправданный перенос термина из одной области науки в другую. В этом плане весьма сомнительным выглядит применение термина «метисация» в одной из публикаций [22] в журнале «Терапевтический архив».

Желание отдельных авторов эффектнее подать свои публикации порой доходит до абсурда. Так, фраза «сплошной тендер» [23] весьма нелепа, поскольку тендер (англ. tender — обслуживать) имеет следующие лексические значения: 1) особый вагон, прикрепленный к паровозу и составляющий с ним единое целое; 2) небольшая одномачтовая парусная яхта.

Встречаются такие публикации, когда автор использует термины по принципу: новое — это хорошо забытое старое. Так, термин «эманация» (от лат. emanatio — истечение), устаревшее обозначение радиоактивного газообразного продукта распада радия Ra224 (эманация радия), был использован как «испарение, истечение» [24].

В ряде случаев авторы, не изобретая новых слов, дают новые понятия. Например, «аддитивный и менее чем аддитивный эффект» [8, 25]. Аддитивный (от англ. addition — прибавление) эффект — это вид синергизма, при котором эффект действия лекарственных веществ совместно равен сумме эффектов действия каждого в отдельности. Что имели авторы под выражением «менее чем аддитивный эффект», по-видимому, понятно только им самим.

Авторам следует также помнить о том, что в разных науках одни и те же слова могут иметь разные лексические значения. Так, если в биохимии есть «коэффициент молярной экстинкции [26], то в физиологии «экстинкция» — это ослабление условного рефлекса при отсутствии его закрепления [27].

В одной из статей авторы в восторге от термина «абузус»: лекарственный абузус, абузусный фактор, абузусная головная боль и т.п. [28]. Ряд работ пестрят такими выражениями как «инсект­ная аллергия» [29], «восстановление показателей экспекторации» [30], «альтернативный сплайсинг» [21], «экспульсия плода» [31], «новая прецизионная техника» [32], «ретенция азота» [33], «лонгитюрные наблюдения» [34], «персентильный» [35], «деинституализация», «секвенциальный» [36].

Часто встречаются сложные по структуре и потому тяжелые для восприятия предложения. В качестве иллюстрации может служить следующий пример: «…сдвиг всей медицины в сторону генетической персонификации диагноза, в сторону предупреждения заболевания и разработки на основе биологической индивидуальности и генетического фингерпринтера каждого человека индивидуальной фармакотерапии…» [17].

Особо хочется остановиться на двух работах сотрудников кафедры русской и классической филологии Саратовского государственного медицинского университета. Одна из них озаглавлена «К вопросу изучения медицинского дискурса» [37]. Дискурс (англ. discourse и франц. discours — речь) — связный текст в совокупности с некоторыми внетекстовыми параметрами и факторами—событиями, являющимися предметом повествования, условиями порождения текста и прочее [27]. Первое предложение этой работы звучит следующим образом: «Институциональный дискурс, т.е. дискурс, определяемый типами социальных общественных институтов, характеризуется рядом лингвистических ревалентных признаков, из которых важнейшими являются цель общения, представительская коммуникативная функция его участников и фиксированные, типовые обстоятельства общения». Каков стиль!

В другой публикации этой же кафедры «Способы репрезентации индивидуально-авторской концептосферы: концепт и символ» [38] авторы свое научное повествование начинают с такой фразы: «Среди различных способов репрезентации индивидуально-авторской концептосферы особое место занимают концепт и символ, являющиеся основными универсальными компонентами авторского сознания». И далее: «Одним из экспликаторов концепта может являться символ. Особенность символа, как репрезентанта индивидуально-авторской концептосферы состоит в том, что он способен представлять не один, а два или более концептов».

Вот так «русисты» из медицинского вуза простенько излагают свои «концепты» в сочетании с «ревалентным медицинским дискурсом».

В конце концов, прочитав то или иное предложение, в котором есть один-два неясных термина, уловить смысл можно. Возможно, именно в этом слове заключается та изюминка, которую автор хотел донести до читателя, но … так и не донес.

Тяжелая смесь узкоспециализированных, а чаще надуманных терминов отдаляют суть научного текста от читателя. Наукообразие вызывает, с одной стороны, естественный протест у «нормальных» ученых, а с другой — показывает профессиональную неполноценность стиля изложения работы.

Наши предки очень бережно относились к речи. Слово понималось древними как живое существо. Известно, что словом можно излечить, но можно и убить. Не случайно, слово «врач» раньше имело значение «знахарь» (человек, который излечивает с помощью слова; первоначально — «заговаривающий»).

С потерей каждого русского слова и заменой его на неоправданное заимствование из других языков теряется частичка нашей души, нашей русскости [39]. Православные священники призывали к чистоте речи, ибо, говорили они, чистая речь ведет к чистым помыслам. Пренебрежение к языку есть высшее проявление безнравственности, ибо это акт неуважения к тому народу, который веками его создавал [1].

К сожалению, принимаемые меры по борьбе с засорением русского языка иностранной терминологией со стороны федеральных органов исполнительной и законодательной властей не имеют должного эффекта. Мы полностью солидарны с теми учеными [40, 41], кто систематически и настойчиво борется за культуру русского языка, поскольку речь идет о самоуважении народа, его нравственности и духовном росте. В этой связи хотелось бы пожелать всем главным и научным редакторам печатных изданий внимательнее и требовательнее подходить к языку публикаций. В случаях непомерного термино­творчества и наукообразности в обязательном порядке возвращать такие работы для исправления, иначе мы никогда не добьемся желаемого результата.

Литература

1. Сапунов Б. Русский язык и этика экрана. Высшее образование в России 2000; 5: 95—97.
2. Костомаров Р.Г. О языке диссертаций. Alma mater 2001; 6: 32—33.
3. Введенская Л.А., Павлова Л.Г., Кашаева Е.Ю. Русский язык и культура речи. Учебное пособие для вузов. Ростов-на-Дону: Изд-во «Феникс»; 2002; 544 с.
4. Циммерман Я.С. Терминологические проблемы в кардиологии и других разделах медицины. Клиническая медицина 1998; 3: 58—62.
5. Циммерман Я.С. «Западноевропеизмы» и их место в современной русской медицинской терминологии. Клиническая медицина 2000; 1: 59—63.
6. Лапин И.П. Зачем «копинг», когда есть «совладание»? Социальная и клиническая психиатрия 1999; 2: 57—59.
7. Лапин И.П. Загрязненный русский язык в современном психологическом и медицинском научном лексиконе. Социальная и клиническая психиатрия 2002; 1: 100—102.
8. Родин С.И. Применение кислорода и мануальной терапии в лечении компрессионных нейропатий рук профессиональной этиологии. Медицина труда и промышленная экология 2001; 7: 33—34.
9. Медик В.Д., Осипов А.М. Университетское студенчество. М: Логос; 2003; 200 с.
10. Телунц А.В. Характер секреции инсулина и толерантность к глюкозе у девочек-подростков с яичниковой гиперандрогенией. Акушерство и гинекология 2002; 4: 31—33.
11. Ровда Ю.И., Ровда Т.С. Современные аспекты артериальной гипертензии и метаболического синдрома у подростков. Педиатрия 2002; 4: 82—86.
12. Кучма В.Р. Преподавание гигиены детей и подростков в высшей медицинской школе (к 115-летию преподавания курса школьной гигиены и 75-летию кафедры гигиены воспитания — гигиены детей и подростков ИМУ—МГУ—I ММИ—ММА им. И.М. Сеченова). Гигиена и санитария 2001, 3: 77—79.
13. Беляков В.Д., Яфаев Р.Х. Эпидемиология. М; 1989.
14. Тютиков С.Ф., Гуров А.Ю. Методика зооиндикации микроэлементного статуса территорий с использованием диких копытных. Гигиена и санитария 2000; 4: 68—69.
15. Измайлов С.Г., Измайлов Г.А., Аверьянов М.Ю. Хирургические технологии в лечении варикозного расширения вен нижней конечности. Хирургия 2002; 1: 10—16.
16. Мельниченко Г.А., Пышкина Е.А. Ожирение и инсулинорезистентность — факторы риска и составная часть метаболического синдрома. Тер архив 2001; 73 (12): 5—9.
17. Сильвестров В.П., Кулешов Н.П., Кулешов А.Н. Современные подходы к профилактике и лечению болезней человека. Тер архив 2002; 74 (8): 5—9.
18. Маев И.В., Бусарова Г.А., Самсонов А.А. и др. Клинико-функциональная оценка эффективности лечения омепрозолом гастроэзофагальной рефлюксной болезни при сочетании ее с бронхиальной астмой. Тер архив 2002; 74 (8): 55—58.
19. Гогин Е.Е. Гипертоническая болезнь и мозаика симптоматических гипертензий. Тер архив 2001; 73 (12): 5—8.
20. Озерова И.Н., Метельская Н.В., Перова Н.В. Особенности состава липопротеидов высокой плотности при сниженном и повышенном содержании в них холестерина у москвичей. Тер архив 2001; 73 (9): 34—38.
21. Александрова Е.Н., Новиков Т.М., Решетняк Т.М. и др. Растворимые молекулы при антифосфолипидном синдроме, связанном с системной красной волчанкой, и первичном антифосфолипидном синдроме. Тер архив 2002; 74 (8): 23—28.
22. Куринович А.С. Иммунологические аспекты язвенной болезни. Тер архив 2001; 73 (2): 13—17.
23. Калита В. Сплошной тендер. Медицинская газета 2001; № 75; с. 13.
24. Карелин А.О., Карелин О.Н., Лучкевич В.С. и др. Сооружения по очистке городских канализационных стоков как источники загрязнения атмосферного воздуха. Гигиена и санитария 2000; 3: 12—14.
25. Савченков М.Ф., Лемешевская Е.П., Катульский Ю.Н. и др. Комбинированное действие винилхлорида и дихлорэтана при длительном поступлении в организм. Медицина труда и промышленная экология 2001; 1: 23—26.
26. Шакиров Д.Ф. Состояние системы микросомальных монооксигеназ после воздействия диоксана-1,4. Медицина труда и промышленная экология 2001; 3: 19—22.
27. Большой иллюстрированный словарь иностранных слов. М; 2002; 958 с.
28. Осипова В.В., Рябус М.В., Колосова О.А. Принципы терапии хронической ежедневной головной боли. Неврологический журнал 2001; 6(4): 53—58.
29. Балаболкин Н.Н. Вчера, сегодня и завтра детской аллергологии. Педиатрия 2002; 5: 38—43.
30. Решетова Т.Г., Ларюшкина Р.М., Рывкин А.И. и др. Изменения фосфолипидных компонентов сурфактантной системы легких при бронхиальной астме у детей. Педиатрия 2002; 4: 27—30.
31. Краснопольский В.И., Сергеев П.В., Гаспарян Н.Д. Новые пути фармакологической коррекции слабости родовой деятельности. Акушерство и гинекология 2002; 4: 19—24.
32. Айламазян Э.К., Баранов В.С. Молекулярная медицина — новое направление в акушерстве и гинекологии. Акушерство и гинекология 2002; 4: 9—14.
33. Скворцова В.А., Яцык Г.В., Ладодо К.С. и др. Проблемы вскармливания недоношенных детей первых месяцев жизни. Педиатрия 2001; 3: 69—72.
34. Калашников Т.П. Специфические расстройства обучения у детей младшего и школьного возраста. Педиатрия 2002; 5: 47—50.
35. Сердюковская Г.Н., Сухарева Л.М., Воронова Б.З., Шаршаткина Г.А. Научно-исследовательская деятельность НИИ гигиены и охраны здоровья детей и подростков в 1993—1998 гг. Гигиена и санитария 2000; 3: 34—38.
36. Шагарова С.В. Комплексная оценка риска инвалидности вследствие болезней системы кровообращения. Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины 2001; 3: 24—26.
37. Барсукова М.П. К вопросу изучения медицинского дискурса. Саратовский научно-медицинский вестник 2002; 1: 77.
38. Аленькина Е.В. Способы репрезентации индивидуально-авторской концептосферы: концепт и символ. Саратовский научно-медицинский вестник 2002; 1: 97.
39. Грачев М. О культуре русского слова. Вестник высшей школы 2000; 8: 43—44.
40. Яковлев Б. Язык мой. Высшее образование в России 2001; 3: 95—103.
41. Бердашкевич А. О государственной языковой политике России. Высшее образование в России 2000; 6: 60—69.